Это чудо, что я еще на ногах стою. Разрываюсь между тем, чтобы от волнения назад упасть. Или чтобы к нему со всех ног броситься. Поэтому и стою.
И то, и другое плохо закончится.
Внизу живота узел теплотой скручивается.
— Это все усложнит, — заставляю себя говорить, — вообще все. Так нельзя и не пойдет. Мы с тобой никогда не сойдемся на одном в Уставе и по стройке. Вмешивать… смешивать это нельзя.
— Так не смешивай, — повышает он голос, и меня назад качает. — Забудь про этот док, про Устав и условия. Причем здесь это? Не усложняй это, мать твою, сама.
— Нет. — Мотаю головой, и сердце синхронизируется. — Ты сбить с толку меня хочешь. Устав на самом деле только я защищаю. А у тебя орава… вон, кого угодно вообще. Ты и меня хочешь перевернуть в такую сторону, если убрать не получается.
Кулак дышит так грузно, там объёмно, что я в словах путаюсь, потому что путаюсь взглядом в движениях его раздувающейся грудины.
Хочу, чтобы майку стянул. Я так и не прикоснулась к нему там в прошлый раз.
— Я не хочу слышать об этом Уставе. Хватит. Я клянусь тебе, что доработаем все доки и условия до полного согласия всех, компромисса какого-то, и ничего до этого строить не буду. Ничего. Ни хуя. Сначала решим, в форме, как ты хочешь, а потом стройка.
Я во все глаза смотрю на него. Хочется волосами лицо прикрыть, так настойчиво и жадно он меня рассматривает. Слова из горла не проталкиваются, как надо.
Я хочу больше всего на свете, чтобы все получилось.
Хочу верить Кулаку.
— Нет, — сдавленно выдаю. — Так это не делается.
— Я клянусь тебе, Алиса, — вполголоса долбит он, — я клянусь, слышишь? Ничего. Вообще. До того, как решим бумажками. Я же принял твои поправки. Ты видела, я принял?
Мне… мне нужно выключить в комнате свет. Не могу смотреть на него, и на все вокруг. У меня все перегружено, все системы восприятия. По коже вязкий кисель уже разливается, и только от его голоса.
— Хорошо, — и взглядом все ему говорю и показываю, — хорошо.
Он заваливает меня на кровать, но целует в рот только урывком, прикусив нижнюю губу. Я глупо вскрикиваю, когда он на колени опускается перед перекладиной и задирает мою сорочку.
На мне белья нет и он сразу же разводит мои ноги в стороны.
—Кулаков, — чащу я, — ммм, ты… Я ведь только….
Он уже трется языком и лижет между половых губ, а потом додумывается прямо там меня целовать. Глубоко и жестко.
Стестнение от того, что он сразу мне так ноги раздвинул, проходит, когда он неистово работает языком по плоти и забывает бедра мои разжимать. Боль от сдавливания не раздражает, а только подстегивает.
Понимаю вдруг — он вообще делать этого не умеет, но огнем все равно клитор вспыхивает периодами.
Я простынь едва не рву, когда языком он уже долбит куда попало.
Кулаку нравится, когда я беспомощно мычу, и он заходится в очень старательных оборотах языка вокруг клитора. А потом прикусывает мякоть внутренней части моего бедра, и хрипит туда что-то.
Я кое-как на локтях приподнимаюсь. Все вокруг расплывается, пот в глаза затекает. Хочу объяснить ему, как надо сделать. Так я кончить не смогу.
Но не знаю, как объяснить. Еще жажда такая мучает, что горло сухим льдом скребет.
— Поднимись сюда на минутку, — задушено лепечу ему.
Повторяю несколько раз, перед тем как он ко мне приближается кое-как.
Он держится на одной руке, и какая же она мощная и крепкая.
Не верится, что это махина его туловища прямо надо мной нависает, прямо в номере. Мощный облик его будто кто-то вырезал и вставил сюда в пространство, как и мне в душу его скопировали, и он там теперь за края вылазит, по швам самим собой распирает, порвет ведь, порвет напрочь, если не остановится.
— Я сейчас… пожалуйста, сделай вот так. Кулаков, ты слышишь меня?
Он хватает мои губы ртом, пока я пытаюсь проговорить. Безумно хватает. Это не поцелуи, это заглатывания. Языком я стараюсь касаться до чего дотянусь.
— Подожди, сейчас, я покажу тебе.
Я нерешительно переношу вес с одного локтя на другой. Как бы додуматься до чего-нибудь уже. Мысли сдохли все просто.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот смотри, — голос дрожит, как и я.
Касаюсь языком выемки у его шеи, где грудина начинается. Прохожусь быстро-быстро, а потом медленно обвожу кругами то же место. Затем опять на скорости, но еще интенсивнее, и возврат к кругу растянутому.
Кулак мягко мою голову поднимает, и тут же цепляет жадным ртом уже соски и мякоть груди.
Дышу, как легкие вдруг в пароварку превратились.
Затем он между ног возвращается, и раздвигает еще шире их. В этот раз пялится некоторое время, и я не знаю куда деться. Он поднимает глаза на меня, цепкие и чумные.
И ныряя головой между бедер, повторяет показанное, но по-своему. Его язык очень требовательный. Будто он приказывает моему телу подчиниться его движениям и сдаться. И у него это получается.
Я толкаюсь и толкаюсь ему в лицо, когда разрядка острым лезвием по всему телу кругами вальсирует. Пытаюсь судорожно сжать бедра, но Кулак не дает. Он отрывается от клитора слишком рано, чтобы пялиться на мое лицо.
Пытаюсь скрыть разочарование, но разве от него что-то скроешь? Я все еще постанываю по инерции, потому что… это все несправедливо, невозможно и невыносимо хорошо.
Вася наваливается на меня и входит с третьей сумбурной попытки. Сопим друг в друга. Приоткрытый рот мой, во время наблюдения за попытками, он дергает короткими поцелуями. Брыкаюсь под ним — чтобы помочь типа — а на самом деле, умру, если не всунется в меня сейчас же. Он и так уже везде внутри, наконец-то тактильно переживу помешательство. Наконец-то… Наконец-то…
Замираем, когда член почти на всю длину устраивается у меня внутри. Теперь смотри друг в друга, будто в растворе каком-то плаваем. В невесомости. Так спокойно становится. Беззаботно. Дышать боязно. Одна тишина на двоих.
Он медленно — ласково, наверно, — проводит пятерней по длине моих волос.
Я закрываю глаза — и отчаянный толчок за толчком, одновременно с каждым дерганьем ресниц. Его рот впивается в мой с неистовостью агонии. Вася кончает мгновенно, придушенными стонами орошая мне губы.
— Блядь. — У него вид такой растрепанный и мальчишеский, что у меня внутри все заливается нежностью.
Он недовольно морщится, пряча глаза, видимо, потому что кончил очень быстро. А мне плевать. Я надеюсь, он пальцами меня еще возьмет или подождем новой эрекции.
Не могу поверить, что это случилось. Наверно, снится, потому что на самом деле только во сне случаются чудеса. Не-хочу, не-хочу, не-хочу, чтобы заканчивалось. Чтобы пришлось руку от его кожи убрать. Хочу, чтобы коснулся меня еще там…
… правда, я сейчас все еще в его сперме…
… до меня доходит медленно, а потом — как по голове кувалдой.
Он кончил прямо в меня! Без защиты!
Я прямо-таки рыпаюсь под ним, чтобы приподняться, но Кулак трактует движение неверно. Еще не отдышался. Грудь мою похабно тискает, и обещает:
— Дай минут десять где-то. Может меньше. Я… я просто еле в тебя впихнулся. Не мог не спустить.
— Нет, — мотаю волосами. — Точнее, давай потом еще. Кулаков, ты… ты кончил прямо в меня.
— В этом и смысл, — заводится он, придерживая за плечи настырно. — А не в тебя кончить никак.
— Риск… ты понимаешь, риск ребенка?
Блин, что же делать. Один раз… Таблетки существуют, которые нужно сразу выпить. Потом почитаю, но ведь денег нет. Надо срочно звонить перекупщику золота.
— Что? Ты что ли думаешь, я ребенка не потяну? — раздраженно изучает он мое явно раскрасневшееся лицо.
Как тут найти что ответить, потому что… о чем он вообще говорит? Раздраконился еще.
От досады закусываю губу. Хочу, чтобы в меня кончал. Беременность даже не обсуждается, ясное дело. Таблеток у меня противозачаточных нет, да и что здесь планировать — может он один раз сексом со мной занимается. Да и денег у меня на них сейчас нет.
— Речь не об этом, — возмущенно отвечаю, — я беременеть вообще не собираюсь. Я же говорю, риск. Просто… сейчас не кончай в меня еще, хорошо? Или… давай с презервативом.
